Энеев Магомед Алиевич
Жизнь и смерть Магомета Алиевича Энеева – большая, драматичная и в большей степени национальная история. Она требует отдельной работы. В этой – штрихи.
Даже на старой фотографии видны печать породы и духа на лице. Кажется, будто он кого-то слушает – доброжелательно, спокойно. Если вглядеться – усталость, печаль, удивление.
Восприимчивый к прекрасному и редкому художник, увидев его, захотел бы нарисовать.
Его жизненный путь столь ярок, охватывает столько духовных, исторических событий, а сама личность так уникальна по воплощению множества дарований, что писатель, исследующий загадку человеческого духа, не мог бы не обратиться к этой судьбе.
Историку, занятому вопросом этнической ментальности, сущностью и особенностью национального характера, его образ мог бы послужить основой для серьезной научной работы.
По той безошибочной и устойчивой любви народа к нему, по требованиям исторической памяти и законам исторической справедливости в нашем городе должен был стоять памятник ему.
Но нет ни портрета, ни художественного и научного исследований, ни памятника. Есть книга ингушского писателя Ахмета Мальсагова «Звезда над Эльбрусом» - обескровленное, прокрученное сквозь самую трусливую, аморальную цензуру и редактуру произведение, которое неловко читать.
Автор не виноват. Думается, та робкая полуправда, гладкопись и грубая фактологическая фальсификация, проглядывающие в ней, объясняются политизированностью времени, спецификой места, и наверняка Мальсагову пришлось идти на мучительные сокращения, дополнение и компромиссы, чтобы даже в таком приглаженном, искаженном и тусклом виде добиться публикации «Звезды над Эльбрусом» в 1971 году.
Но есть память.
Те, кто знал его лично, выражали по сути и смыслу то, что сформулировал Токай Жижуевич Хуламханов, революционер, первый заведующий избой-читальней в Безенги, а в последующем честный служитель советской власти:
«…Как я могу сказать, каким он был, Магомет? Не сумею. Вот стоит вершина, а мы стоим у ее подножия. Как мы можем сказать, что там, наверху? Надо подняться к ней, чтобы узнать, что там. Не удалось. Думаю, что это никому не удалось. Но вот это чувство, что перед тобой что-то огромное, сильное, то, что видишь - впервые, волнение и счастье, оттого, что стоишь рядом – эти чувства испытывал каждый, кто не был слепым или мертвым. Другие - другие чувства испытывали – задыхались от злобы и ненавидели. Их понять тоже можно…
Такая долгая жизнь. Сколько жизней прожито, сколько убежало в никуда… Ни на один вопрос свой я ответа не нашел. Зачем приходят такие люди? Они ничего изменить не могут».
Да, уже не узнать, не восстановить – встречу, слово, ситуацию, впервые подтолкнувших его к революции, к гипнозу стихии. Лозунги, цели, обещания увлекали. Мир равенства. Жизнь, где каждый будет свободен и у каждого будут возможности стать тем, кем он способен быть. Не он, молодой человек, - Кязим Мечиев – религиозный мыслитель, мудрец и поэт с провидческим даром – будучи в почтенном возрасте принял в первые годы революцию. Слишком тяжело жил народ. А здесь – декларация прав народов России. Здесь – разумные, важные слова о социальной справедливости, защищенности, о правах народов на свободу. Собственная программа и цель пересекались с провозглашенными...
Он родился в селении Гунделен в 1897 году. Его отец – Али-Эфенди был одним из образованных, уважаемых мусульманских проповедников в Балкарии. С самого раннего детства - атмосфера служения Всевышнему и аура огромной и умело подобранной библиотеки. Встреча с ссыльным Соломоном, который так был потрясен способностями 6-летнего Магомета и качеством библиотеки его отца, что стал ежедневно заниматься с мальчиком. За короткое время он научил его русскому и французскому языкам – арабский тот знал. Учеба в медресе, затем – три года в Константинополе, напряженных, счастливых.
Возвращение в родное село, где он открывает школу, ищет учеников и преподает сам все предметы – математику, литературу, географию, арабский и русский языки.
Встреча с эсерами и меньшевиками опрокинула определенный, насыщенный ритм жизни. Но вскоре они исчезли. Появились большевики – принципиальной разницы между их воззваниями и идеями не было. Стихия захватила, увлекла. В 1918 году на Пятигорском съезде была провозглашена Советская власть на Северном Кавказе. Магомет Энеев избран членом Терского народного Совета.
В 1919 году деникинцы захватили Нальчик. Энеев, укрываясь от них, перебирается в Баку. В 1920 году, после победы Красной Армии, возвращается в Нальчик.
В 1921 году образована Горская республика. Балкария на правах национального округа входит в ее состав. Председателем Балкарского окружного исполкома на съезде избран Магомет Энеев.
В 1922 году создается Кабардино-Балкарская область. Энеев возглавляет отдел народного образования.
В 1923 году Юго-восточное бюро ЦК РКП(б) направляет Энеева в Чечню.
В 1925 г. командируется на курсы в Комакадемию.
В 1928-м – после окончания учебы направляется в Ростов.
Несколько дополнений к этим фактам.
В ответ на решение направить Энеева на учебу в Комакадемию в Москву, было отправлено письмо, подписанное 16 ответственными работниками Чеченского Оргбюро, работу которого возглавлял Магомет Алиевич. В нем, в частности, говорится: «Работа Энеева сдвинула с мертвой точки мероприятия областного ЦИКа за укрепление Советского аппарата по ликвидации бандитизма, свирепствовавшего в Чечне до последнего времени.
Без преувеличения мы заявляем, что под руководством Энеева бесчисленные группировки, идейный разброд, даже среди коммунистов, прекратились. Снимать в такой ответственный момент тов. Энеева – значит создать серьезные перебои и дезорганизацию в наших рядах».
Документ этот очень многое говорит не только о личности Энеева. Ни единого окликающего слова от властных структур родной республики, где его воля, интеллект и вера были более необходимы, чем даже в бунтарской и всегда самоуправляемой Чечне, обнаружить невозможно. Наоборот, с самого начала – исключение возможности работать на своей земле.
В 1920 году в Баку проходит съезд народов Востока. Более двух тысяч делегатов представляют 37 стран Азии и Африки. 20-й год еще относительно либеральный, и на съезде рядом сидят члены коммунистических партий и ханы, революционеры и коммерсанты. Здесь Энеев встречает друга по учебе в Константинополе Массуха. Свободно беседуя с французами на французском, с арабами – на арабском, с англичанами – на английском, он в балкарской рубашке, сшитой матерью, с сочетанием молодости, интеллекта и мудрости в словах и взгляде, в выступлениях, естественно, производит на всех сильное впечатление. (Об этом событии, об изумлении Е.Ф. Стасовой, о словах Орджоникидзе [«Знание многих языков – замечательно, но Энеев еще умеет самостоятельно думать, что еще важнее»] повествует А. Мальсагов.) На съезде присутствовал Сталин, Троцкий. Они запомнили Энеева.
Из двух тысяч участников съезда этого форума были выбраны 27 делегатов для поездки в Москву. В их числе и М.А. Энеев.
Он также избирается председателем делегации от Северного Кавказа на II конгресс Коминтерна. (В имеющихся единичных биографиях Энеева этот факт не упоминается вообще). После съезда все делегаты были приглашены на заседание Политбюро ЦК РКП(б). Вел его В.И. Ленин. Известно, что вождь умел гипнотизировать своей волей, одержимостью, энергией, верой.
Из воспоминаний Е.П. Энеевой;:
«Вернувшись из Кремля в общежитие Коминтерна, где мы жили, и не снимая пальто, Магомет стал рассказывать об этой встрече, одухотворенный и счастливый. В последнее время так редко я видела его счастливым. Почти всю ночь мы проговорили. Его сомнения, его вопросы немного прояснились, говорил он.
- Я поверил ему, - с удивлением повторял он».
На этой встрече, так взволновавшей Энеева, обсуждался очень важный для него национальный вопрос;. Был принят проект, который рассматривал форму государственности для тех восточных национальностей, которые еще не имели автономных учреждений. Непосредственное, деятельное участие Энеева в разработке этого документа вызвало открытое раздражение Сталина, о чем был проинформирован Калмыков. И по возвращению в Нальчик было проведено заседание исполкома, где Энеев был вынужден выслушивать речи о том, что он «попусту провел время в Москве», что его «никто не уполномочивал говорить от имени народа» и т.д.
23 октября 1920 – го года проходит заседание Нальчикского окружного исполкома Советов, которое постановляет: «Ввиду того, что Катханов и Энеев не являются представителями кабардино-балкарского народа в Нальчике, в Москве - обоих немедленно вызвать в Нальчик»;;. Деталь: присутствовали на этом заседании 15 человек, среди них только один балкарец – Настуев.
Другой факт – Катханов на съезде не был делегирован в Москву, что нужно рассматривать как недоразумение, учитывая его авторитет. Но представлять кабардинский народ имел все моральные основания. Другая ситуация с Энеевым – он выбран высоким форумом председателем делегации от Северного Кавказа на II Конгресс Коминтерна. И Нальчикский исполком, отправляя эту телеграмму, демонстрировал крайнее самодурство, стиль управления местного вождя, одобряемый вождем столичным. Это было также началом открытой войны Калмыкова против Энеева, в которой ему дозволялось все. И с 20-го до 28-го года, года ухода Энеева, Калмыков плел паутину. Терпеливо, неустанно, изворотливо.
В 1921 году, после сложных и бурных обсуждений, сомнений, образовывается Горская республика. В нее как два самостоятельных субъекта входят Кабарда и Балкария. Председателем Балкарского округа избирается Магомет Энеев, Кабардинского – Калмыков. Если бы тогда Наркомнацем был не Сталин, если бы не только история не допускала сослагательного наклонения, будь реализована идея Горской республики - многие национальные трагедии, видимо, можно было хотя бы смягчить. Был Сталин. Из всех руководителей северокавказских народов он сразу тогда выделил и угадал родственную сущность в Калмыкове. И это демонстрировал.
В отношении карачаево-балкарского народа диктатор последовательно поступал, как палач не только людей, а непосредственно народа, его бытия, его сущности, его будущего. Неизвестно, были ли у него какие-то личные причины и нужны ли были таковые. Но именно по воле и сговору двух диктаторов происходило соединение Кабарды и Балкарии. Калмыков был рабом Сталина и не осмелился бы произнести ни одного слова, если бы не был уверен, что оно будет одобрено;.
Уже в 1920 году на Северном Кавказе понятия «закон», «целесообразность», «право» - условность в отношении не только отдельных людей. При аргументированном, настойчивом несогласии балкарских руководителей на объединение, практическое решение по нему происходит не только вопреки их воле, но и при их отсутствии. Самое драматичное для Энеева – бессилие, невозможность что-либо изменить и понимание последствий происходящего.
«Декларация прав народов России» - опубликованная в 1917 году и текст которой увлек Энеева, а точнее – только он и увлек, и гласившая: «1. Равенство всех народов России. 2. Право на отделение и образование самостоятельного государства. 3. Отмена всех национальных ограничений. 4. Свободное развитие национальных меньшинств» - уже через несколько лет стала чисто декларативной и бутафорской принадлежностью системы.
В более узком кругу уже в 1919 году на VIII съезде партии Сталин категорически настаивает на замене слов «самоопределение национальностей» на «самоопределение трудящихся классов в каждой национальности». Во имя справедливости надо признать, что Ленин был единственным в Совнаркоме, кто отрицал данный тезис и хотя бы в теоретическом плане в вопросах национальной политики придерживался трезвых позиций. Данную формулировку Сталина он опровергал неопровержимым фактом: «Если мы скажем, что не признаем никакой … нации, а только трудящиеся массы – это будет пустяковейшей вещью. Не признавать того, что есть, нельзя: оно само заставит себя признать»;. Но в силу разных обстоятельств вождь вручает всю область национальной политики Сталину. Последствия этого выбора были катастрофическими. Каждая сломанная, уничтоженная жизнь – трагедия. Трагедия иного масштаба – разлом этнического бытия, опустошение народного сознания, инфицирование этнического инстинкта самосохранения.
Сталин на посту Наркомнаца с самого начала активно совершал эти деяния. Троцкий, никогда не скрывавший своего снобизма и высокомерия, писал:
«Наркомнац имел главным образом дело с отсталыми народами, которые впервые призывались революцией к независимому существованию В их глазах Сталин имел несомненный интерес, он открывал им двери к независимому существованию.
…Сталин знал близко жизнь первобытных народов Кавказа, откуда вышел сам. Эту первобытность он нес в своей крови. Он любил общество людей примитивных, находил с ними общий язык, не боялся их превосходства и потому держал себя с ними демократично, покровительственно, дружественно»;;.
Здесь и дальше по тексту интеллектуал, убежденный космополит Лев Троцкий очень непосредственно определяет «народы Кавказа» первобытными, «отсталыми народностями». Если бы он один – это было бы свидетельством своеобразия проповедуемого им интернационализма. Но в этом была убеждена и относительно образованная и адекватная ленинская гвардия. И поэтому крайне сложная, определяющая судьбы всех народов работа комиссии по делам национальностей, должная осуществлять в этой сфере правительственную власть в стране, была отдана Сталину.
То, что многие европейские этнографы и путешественники констатировали, что в культуре самоуважения и великодушия, понятия чести и чистоты, в чувствах меры и долга, в утонченности художественного вкуса народы Кавказа могут служить «истинным украшением короны европейской цивилизации», Троцкий мог и не знать. Но он много что знал и одним из первых назвал модели возможного и страшного «независимого существования». При этом искренне считал, что «отсталые народности» заслуживают и такого поводыря, как Сталин, и независимости, по его представлениям.
В графе «профессия» Энеев неизменно писал «народный учитель». При разнообразных способностях – организатор, умеющий в самой сложной ситуации определить главное, оратор, уверенно подчиняющий себе любую аудиторию, полиглот, владеющий многими языками, литератор с ясным художественным стилем, он представлялся – учитель.
Это он написал первый букварь на балкарском языке. Первая школа-интернат для горянок в Грозном была открыта по его инициативе. Первым революционным произведением на балкарском языке был «Интернационал», переведенный им. Впервые положенная им в основу балкарской письменности русская графика до сих пор нам служит и признана лингвистами лучшей.
Кто-то с горечью заметил, что белые пятна в истории – это черные пятна на чьей-то совести. До сих пор ни в одной публикации, ни в каких формулировках не упоминается причина драматической гибели Магомета Алиевича Энеева. И даже в прошумевший период гласности никто из историков не нарушил молчание. И это при том, что имена причастных к убийству Энеева известны. Это не оговорка. Очевидно: за самоубийством личности такого масштаба, такого бесстрашия, ума, хладнокровия, как Энеев, стоит изощренное убийство. Но здесь не только конкретные, местные персоналии.
Шел 1928 год. Механизм уничтожения всего, что носило печать индивидуальности, сомнения, духовного аристократизма, набирал обороты.
«…Вырабатывался новый душевный тип… Тип, готовый практиковать методическое насилие, властолюбивый и одновременно поклоняющийся силе. Это мировое явление, одинаково обнаружившееся в коммунизме и фашизме. В России появился новый антропологический тип, новое выражение лиц.
…Этот новый душевный тип … стал властвовать над огромной страной», - писал Н. Бердяев с нотой утверждения, размышляя об «истоках и смысле русского коммунизма». Если бы он еще объяснил, как, отклоняя все учтенные закономерности, происходит смена антропологического типа за какие-то пять лет. И происходит действительно.
В резолюции IV объединенного пленума Кабардино-Балкарского обкома ВКП(б) и областной контрольной комиссии имелся пункт: «Каждому члену ячейки вменить в обязанность дать материал на областных и окружных работников-партийцев». Вопрос не в абсурдности формулировки – он с усердием исполнялся.
Вот этот новый антропологический вид и методы перевоплощения идеи о перманентной революции (Энеев надеялся на мировую революцию, отталкиваясь от собственной философии всеобщности, обще человечности идеи социальной и национальной справедливости) в беспощадную перманентную гражданскую войну были ударами, сбивающими с ног.
Известно, что самоубийство у любого народа вызывает неприятие, ибо противоречит народному культу жизни, и вызывает особое, непримиримое отрицание у религиозных людей. Но Кязим Мечиев – проповедник, один из самых авторитетных знатоков ислама, лично не знакомый с Энеевым – знал о нем главное. Знал- его убивали и убили. И в стихотворении «Куда ушел Энеев» выразил скорбь, осуждение убийц и прощение его грехов.
Энеева оплакивали и хоронили как героя. Главы всех областей Северного Кавказа с официальными делегациями, преодолевая расстояния, шли в Ростов отдать последний долг. Об этом горько писать, но от Кабардино-Балкарии в тот день не было посланцев, точнее – официальной делегации. Тогдашнее руководство республики призналось этим жестом в том, в чем признаваться было не совсем благоразумно.
«Считать нецелесообразным принимать какое-либо организованное участие Кабардино-Балкарской партийной организации в похоронах тов. Энеева, считая это дело частным», - решает специально собранное бюро обкома. Более того – самостоятельно, как частные лица поехавшие на похороны Ако Гемуев, Муххамат Энеев, Молла Холаев и Шаухал Калабеков впоследствии были расстреляны.
Отрывок из письма к супруге, Евгении Петровне, приоткрывая глубину и индивидуальность его религиозного опыта, масштаб личности Магомеда Алиевича и рождает ряд вопросов.
«20/III 11 ч. ночи, 19 г.
Что со мною происходит? Я стою на рубеже новой жизни, накануне внутреннего переворота. Пока только хаос, туманность и борьба. Но сквозь [очертания] этой необъятной туманности виднеются эмбрионы будущих новых форм… Внутри живут две противоположности, две крайности: прошлое и будущее. До сих пор между этими силами шла глухая борьба; были моменты, когда они шли рядом, не соприкасаясь друг с другом; были даже моменты кажущегося сотрудничества, дружества, соприкосновения этих сил.
В основных вопросах, исходных пунктах своего миросозерцания я окончательно и бесповоротно порвал со всем, что носит на себе отпечаток прошлого, и наметил себе общие, основные руководящие принципы. Я иду по стопам жизни и гармонирую свои действия и поступки с высшими законами исторического развития. Опыт и непосредственное столкновение с жизнью и людьми идут мне на помощь. Тут я выступаю как общественный человек, как деятель.
В этой области я прошел различные стадии развития. В юности был идеалистом, утопистом, даже было время удариться в мистицизм. Читал персидских лириков, и они оставили в моей душе неизгладимый отпечаток. Во мне и сейчас спит лирик, и еще какой. Но через всю мою жизнь проходит красной нитью одна центральная идея: неудержимое, страстное, безумное стремление, рвение вперед, к пламенному светлому будущему. Эта идея переживала целый ряд метаморфоз, подвергалась колебаниям и внешним изменениям, но она не прерывалась. В юности был религиозным и верил, что чтобы спасти человечество нужно всех людей сделать религиозными. Отсюда хотел сделаться проповедником мистических идей. Этот период моей жизни дошел до своего логического конца и нашел свое завершение в пантеизме. Я был мистик-пантеист: мир и вещи, и в том числе человек, были тени, абстракции, отражения великой единой высокой истины, форма существования тайной, неуловимой, но в то же время единственной реальной силы. В каждом атоме скрывалась эта великая, сознательная сила. Каждый предмет обладал языком и шептал мне тайны бытия вселенной, но я не понимал этот язык. Каждый лист на дереве был страницей из книги бытия, но я разбирал буквы этой книги.
Я отдался науке».
Данный отрывок из письма, помимо стиля, уровня размышлений, крайне интересен тем, раскрывает сложную грань духовной биографии Магомета Энеева. Поверить, что это пишет молодой человек, еще не оправившийся от образов и голосов гражданской войны, в хаосе и грохоте разрухи, невозможно. Изумляет интонация – сосредоточенная, самоуглубленная и спокойная. Изумляет глубина, ясность самоотчета при, казалось бы, взаимоисключающем столкновении крайностей. Высшие законы исторического развития – это уже не только принятые им идеи революции - уже в 20-м – переоценка их и предчувствие «внутреннего переворота».
«Я отдался науке» - это Магомет Алиевич написал в 1920 году.
«Направить Энеева в институт гражданских инженеров» - это резолюция после окончания Коммунистической Академии.
«Я читал комментарий отца лекций Бухарина. Такая вольная мысль, такой поиск смысла и точности, такие вопросы – в нем пропал великий ученый, - с глухой печалью говорит Тимур Магометович.
«Помню, как к нам подошла К. Николаева (она одновременно училась в Комакадемии с Энеевым) и сказала: «Магомет Алиевич очень часто вступал в дискуссии с профессорами. И только слушая его полемику, его спор, мы начинали понимать, о чем вообще говорил профессор». Другой его сокурсник (имени его уже не помню), выражая восхищение, говорил, как на заключительном выпускном вечере один из самых строгих преподавателей, давая оценки и напутствия выпускникам, Энееву сказал: «Магомет Алиевич пришел к нам столь подготовленным, что вряд ли он здесь узнал что-либо новое для себя». (Из воспоминаний Евгении Петровны Энеевой.)
Но институт гражданских инженеров – надежда спастись и спасать наукой – был отменен. В феврале 1928 года Энеева назначают заместителем председателя и ответственным секретарем Северо-Кавказского краевого национального Совета. В августе он заканчивает жизнь самоубийством.
В семейном архиве Тимура Магометовича хранится одно из его посмертных писем:
«Тов. Андреев.
Я вчера сказал вам, что я докажу свою правоту, если нужно будет – своей жизнью.
Я говорю правоту в субъективном смысле…
Я несколько увлекся троцкизмом и до сих пор уважаю Троцкого. Я был сердит на Сталина за один его выпад. Это моя ошибка.
Но у меня очень много ошибок перед партией, и ночью, анализируя все, пришел к убеждению, что у меня нет права на жизнь» (архив Т.М. Энеева).
Больно, бестактно комментировать этот документ. Понятно, что каждое слово в нем – шифр, который очень трудно разгадать.
Уже был расстрелян Катханов и Энеева предупредили, что Калмыков собирает на него доносы. Он уважал Катханова, знал, что все обвинения против него абсурдны и понимал, что его ждет такая же участь. Допустить этого не мог. Об этом ни слова, смысла говорить об этом нет-он это знает.
Оградить, спасти детей, жену, близких – первичный импульс. Но в 1928 году Троцкий уже личный враг Сталина, то есть и всего государства. Признание в уважении к нему – само по себе высшая мера наказания.
Троцкизм же, в первую очередь, – это вера в мировую революцию. Троцкий был убежден, что все сложности, крайности, да и само советское государство – явления временные, поскольку «не сегодня – завтра будет всемирный Советский Союз». Не было, быть не могло. Пришло другое и надолго. И в последнем письме он признал свою вину перед людьми, которые ему поверили, перед своим народом, который до переворота, до революции был, оказывается, свободен; перед памятью отца он признавал свою вину. Он признавал свою вину и перед теми, кто его предал.
Р.Кучмезова.
